![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
я умру, и никто не узнает, какой у меня был хороший вкус (с)
Довлатов писал, что довольно долго искренне верил, что его мама из всей еды больше всего любит вареную картошку.
Я тоже весьма длительно и добросовестно считала, что потребности мои неприхотливы и человек я простой.
Как теперь понимаю, жизнь мне постоянно, но безуспешно намекала на мой истинный, вовсе не аскетический образ.
Помню, как в середине девяностых зашла погреться в понтовый меховой магазин. И померяла голубую норку.
Не эту похабень "мечта жены шахтера", гробовидную, увенчанную огромной перламутровой с золотом пластиковой пуговицей, а тонкую, невесомую, шелковую.
Мне было 25 лет, волосы, сияющие глаза, шпильки...
Я не могла отойти от зеркала, я увидела там кого-то совсем другого, с другой жизнью, а не с карточками на мясо в ободранной сумочке.
Что было со мной, когда я съела настоящий, живой, трепещущий стейк, нельзя описать никакими словами, кроме тех, которые употребляются в житиях святых.
Пока я не надела на себя маккуиновский пиджак, я верила, что можно одеться дешево и со вкусом. На самом деле можно, но не мне.
Когда я вижу модерн, я понимаю - это моё. Это, а не табуретка из максидома.
Когда я первый раз спала на реально хорошем белье, до меня дошло, что на самом деле не так уж я и люблю грубые простыни.
И до сих пор я убеждена, что божественных дух проявляется в том числе и в вещах. И, слава богу, иногда снисходит на нас, гораздо быстрее убеждая в наличии божественной сущности, чем любые миссионерские проповеди.
Довлатов писал, что довольно долго искренне верил, что его мама из всей еды больше всего любит вареную картошку.
Я тоже весьма длительно и добросовестно считала, что потребности мои неприхотливы и человек я простой.
Как теперь понимаю, жизнь мне постоянно, но безуспешно намекала на мой истинный, вовсе не аскетический образ.
Помню, как в середине девяностых зашла погреться в понтовый меховой магазин. И померяла голубую норку.
Не эту похабень "мечта жены шахтера", гробовидную, увенчанную огромной перламутровой с золотом пластиковой пуговицей, а тонкую, невесомую, шелковую.
Мне было 25 лет, волосы, сияющие глаза, шпильки...
Я не могла отойти от зеркала, я увидела там кого-то совсем другого, с другой жизнью, а не с карточками на мясо в ободранной сумочке.
Что было со мной, когда я съела настоящий, живой, трепещущий стейк, нельзя описать никакими словами, кроме тех, которые употребляются в житиях святых.
Пока я не надела на себя маккуиновский пиджак, я верила, что можно одеться дешево и со вкусом. На самом деле можно, но не мне.
Когда я вижу модерн, я понимаю - это моё. Это, а не табуретка из максидома.
Когда я первый раз спала на реально хорошем белье, до меня дошло, что на самом деле не так уж я и люблю грубые простыни.
И до сих пор я убеждена, что божественных дух проявляется в том числе и в вещах. И, слава богу, иногда снисходит на нас, гораздо быстрее убеждая в наличии божественной сущности, чем любые миссионерские проповеди.
